...Мои бабушка и дедушка прожили вместе больше пятидесяти лет. При этом
официально, как принято говорить, они оформили отношения, то есть расписались в
ЗАГСе, незадолго до золотой свадьбы.
Дедушкин отец был маляром, многие дома в Константиновке выкрашены и оштукатурены
им с подмастерьями. Прабабушка Оля, в честь которой меня назвали, занималась
хозяйством, мужем и сыновьями, она потрясающе вкусно готовила, многие её
рецепты живы в нашей семье до сих пор.
Прадед по бабушкиной линии, Василий по прозвищу Гаврик, считался «белая
кость, голубая кровь» - служил
кондуктором на Тифлисской железной дороге. У бабушки было девять сестер и
братьев. К старшему, кадровому офицеру, служившему в Бресте, в июне 41-го, на
последние свои школьные каникулы, поехала младшая, всеобщая любимица Женя. С
тех пор почти до последних лет жизни бабушка пыталась их, без вести пропавших,
разыскать. А оставшимся в живых брату и двум сёстрам, а также их разросшимся
семействам, они с дедом всегда помогали - деньгами, одёжкой, продуктами.
Более непохожих друг на друга и более преданных друг другу людей я не
встречала. Дед был взрывной, мгновенно вскипал и смехом, и гневом, мог в раже
разбить оконное окно, через два часа приводил плотника, который вставлял новое,
- до следующего раза. При этом он вставал каждый день в шесть утра, чтобы
успеть натереть бабушке на мелкой тёрке морковку «для зрения», и только потом
уйти на работу. А бабушка всегда олицетворяла собой сдерживающее начало:
добрая, бесконечно всё и всем прощающая.
Юный выпускник Ленинградского ускоренного института красной
журналистики впервые увидел единственную женщину своей жизни на каком-то
комсомольском собрании в 32-м году; деду было 19, бабушке 27. Любовь выскочила
из-за угла – и больше они не расставались. Через год родилась моя мама.
- У меня был страшный токсикоз –
рассказывала мне бабушка, - я мучилась ужасно. И однажды не выдержала, мы пошли
на аборт. Жили тогда в Константиновке, а к повитухе надо было идти в соседнюю Дружковку. Ну, мы и потопали пешком.
Я еле ноги волоку, а тут ещё и дождь. Нет, говорю, давай возвращаться. Так с
полпути и вернулись. И мама твоя
родилась.
Дед и жену, и дочку обожал. Надолго они расставались только один раз –
на четыре года войны. У нас сохранились жёлтые треугольники писем. «Любимые мои
Нинуся и Нелюся», - так начинается каждое. Проводив деда, бабушка с маленькой
дочкой уехали в эвакуацию. У них был
чемодан и узел с одеялом и подушкой. Однажды на бабушкину «служащую» карточку
вместо сахара дали конфеты – «подушечки», целых 200 граммов. Бабушка
решила выдавать дочке каждый день по одной: с начала войны это были первые
сладости. За вечер моя восьмилетняя мама вытащила из вазочки все: «Вот возьму
ещё только одну, последнюю. . .». Наутро выяснилось, что так поступили все
эвакуированные дети в их казахстанском дворе.
До войны дед имел шикарную шевелюру – не одна девчонка сохла по нему,
женатому на женщине почти десятью годами старше; он и правда был красавцем. С
войны вернулся совершенно лысым на всю оставшуюся жизнь – шевелюру забрали
ракетные войска и тяжёлое ранение. Но зато он вёз из Манчжурии, где дослуживал
в 46-м, подарки своим «любимым девочкам» - целый чемодан японских и китайских
обновок и коробку с фарфоровым сервизом. В поезде подобралась хорошая компания
таких же фронтовиков, естественно, крепко выпили за победу. Утром дед чемодана
не обнаружил, а сервиз уцелел лишь потому, что на коробке, голова к голове,
спали участники пиршества. Всё мое детство сервиз простоял в бабушкином буфете,
белый в красную полоску, с огромной супницей, которую доставали на праздники. А
ещё остался веер – и сегодня, спустя шестьдесят лет, он чуть уловимо пахнет
настоящим китайским сандалом. . .
Все мои детские, и юные, и потом уже взрослые годы, пока живы были
бабушка с дедушкой, прошли под знаком их обожания. Дедов друг, поэт Иосиф
Курлат, как-то надписал мне, пятилетней, по-моему, свою книжку, где на обложке
была золотая рыбка: «Олечка, загадай желание, а потом расскажи о нём деду, и
тогда оно обязательно исполнится!». Так и бывало – всегда.
Господи, почему там, в той жизни, я так и не сказала им, как люблю, как
ценю, какие они мне родные. У меня никогда, никогда не было на это времени. Как
ждали они свою первую правнучку! Мы приехали из роддома, бабушка взяла этот
сопящий розовый свёрток и поцеловала в одеяльце – большего она не посмела. Ей
так хотелось, наверное, прикоснуться к этой новой, только что родившейся,
жизни, вдохнуть запах, вспомнить
ощущения. А мне казалось, ребёнок должен знать только мамины руки, я боялась,
что она, старенькая совсем, уронит, не доглядит, не убережёт. Она умерла, так и
не понянчив правнучку, меньше чем через год после её рождения. И вторую не
увидела.
31 декабря она позвонила мне и сказала: «Приходи к нам на Новый год,
дед такой вкусный торт купил!». Но мне опять было это неинтересно, ждали иные
компании. А 1 января я увидела бабушку уже
мёртвой.
Мы все думали, как сказать деду, уверены были, что он не переживёт. Он
пережил, и жил ещё десять лет, но . . .как-то погас. Всю свою любовь, как
когда-то мне маленькой, он отдал правнучке – в его трогательной заботе я
вспоминала точно до подробностей своё детство: впихнуть вкусненькое,
обязательно «свежий воздух», и две игры, которые дед знал: в дурака и шахматы. Маленькая Ксения, едва
родившись, напрочь заняла главное место в его сердце, и второй, Александре,
тоже нашлось местечко, правда, на эту у него уже совсем не оставалось сил.
Если бы вернуть . . . Как бы я рассказала им, моим старикам, добрым
ангелам-хранителям моего детства, про то, что никто, никогда больше не спрашивал
меня, уже совсем взрослую: «Ты не голодная?», не жарил к моему приходу, когда
бы я ни явилась, порезанную непременно соломкой, «потому что так вкуснее»,
картошку, не переписывал мои университетские конспекты, когда я бегала на
свидания.
Как бы я рассказала им, что только теперь так остро понимаю:
одиночество, сколько бы народу ни было вокруг, начинается в тот момент, когда
уходят те, кто помнил тебя маленькой. Впрочем, эту истину, наверное, они
постигли задолго до меня.
Я верю, что там, на небесах, они по-прежнему болеют обо мне и радуются
моим успехам…
Я жила с бабушкой и дедушкой до 20 лет, пока не вышла замуж, и совершенно ничего не умела – так мне тогда
казалось. Но все-таки мне хватило ума записывать бабушкины рецепты – она потрясающе
готовила, умела из ничего, за копейки, приготовить вкуснейший обед. Такого
дрожжевого теста, как у нее, я не ела ни
у кого больше…
Вот этот рецепт.
ТЕСТО
Мука – 1 кг
Молоко – 0,5 литра
Дрожжи (свежие) – 50-граммовая пачка
1 большое или 2 маленьких яйца + 1 желток для смазывания
Сахар – 100 г для несладкой выпечки и 200 г – для сладкой
Соль- 2 ч.л.
Масло сливочное – 150 г
Масло подсолнечное (без запаха) – 100 г
Ванильный сахар – 2-3 пакетика
Дрожжи развести в теплом молоке, оставить до появления пузырьков. В это
время хорошо взбить яйца с солью, сахаром, ванилином, смешать с опарой,
просеять муку, замесить тесто. Оставить до увеличения в объеме в 2-2,5 раза
(если дрожжи свежие, это происходит быстро, минут за 40-60). Вбить мягкое
сливочное масло, вымешать, затем добавить подсолнечное. Хорошо выбить тесто. Опять оставить до увеличения в объеме в 2-3
раза (примерно 1 час).
Раскатать, разделать на пирожки, рогалики или булочки.
Готовые изделия поставить на расстойку (минут 10-15), перед духовкой
смазать желтком пополам с водой.
На моем фото – рогалики с яблочным повидлом. Но в принципе из этого
теста можно печь что угодно и с любой начинкой.
Приятного аппетита – и вспомните своих мам и бабушек…
Свежие комментарии